Моей бабушке Недозреловой Елене Семеновне посвящается
Гнедко
Степь уже проснулась…
В кувшинчиках ярко – фиолетового дельфиниума, в белых колосьях ковыля, в розоватых шапочках ползучего клевера, в соцветии низкого подорожника, на доннике, на черноголовках и на мышином горошке, путающемся меж цветов и трав – на всем, на всем лежит прохлада летнего утра, а в теньке вдруг ярко блеснет капелька росы и вдруг внезапно погаснет.
– Гнедко-о-о! Гнедко-о-о! Слышится над степью звонкий девчоночий голос.
В легком ситцевом платьице, в белом, по-девчоночьи завязанном платочке – такой вижу я бабушку, когда начнет она вспоминать свое детство, свой поселок Ус, где она родилась, своего любимого коня Гнедко. Детская любовь к нему до сих пор живет в ее сердце. Она рассказывает о нем с такой удивительной теплотой, с таким проникновением. Ее старческие глаза вспыхивают, загораются, голос чуть дрожит от волнения. Бабушка вся преображается, будто и нет за ее плечами прожитых лет…
– Он был стройный, на тонких высоких ногах. Папа купил его еще в 914 , когда мы из Ермаковска в Курорт -Шира переезжали. Умный был конек. Я его сама запрягала, гриву расчесывала, кормила, мыла. Сама и работала на нем – на озеро Иткуль за пресной водой ездила. Поставит папа на телегу бочку, а я потом ведрами в нее с Иткуля воду черпаю. Гнедко положит голову на оглобли и «считает». Как только двадцать девятое ведро вылью, он сразу бежать намеревается, приходилось его вожжами к оглобле притягивать. Умный был конечек…
Гнедко только своих знал, чужим в руки не давался, никто, кроме меня, не мог его обуздать. Мы даже не предполагали, что наш Гнедко – беговая лошадь. В Шира в те времена местные жители, хакасы, проводили соревнования. Однажды мой брат Саша решил посмотреть бега. Сел на Гнедо верхом. Прозвучал гонг. Гнедко рванул с места вперед и умчался так быстро, что далеко отстали от него лучшие наездники. После скачек приезжали к нам богатые хакасы, просили папу продать коня, двух лучших жеребцов за него давали… Не продали мы нашего Гнедко…
Бабушка замолчала, как бы переводя дух. Сейчас она была далеко от нас, наверное, проживала свое детство заново, любовалась любимым Гнедо, гордилась им. Я тронула бабушку за руку. Бабушка подняла голову и какое – то время смотрела сквозь меня, потом опять заговорила.
– А во время гражданской войны стояла в Шира банда Алиферова. Алиферовцы пытались силой отнять у нас Гнедко, но моя бабушка схитрила, сказала, что у коня нашего чесотка. Поверили. Только этим и спасла Гнедко от бандитов.
Власть в Шира менялась несколько раз на день К вечеру вошли в поселок красные, заночевали в Шира, а утром отступили и нашего конечка с собой забрали. Плакала я навзрыд, слез удержать не могла. Один солдатик-красноармеец утешал меня, говорил, что отпустит ночью моего коня.
Всю ночь в доме не спали, горевали очень, а утром, и правда, Гнедко заржал у ворот, домой вернулся. Мы выскочили. Стали обнимать его, угощать, кто чем… Любили очень… – прервала бабушка свой рассказ. Лицо ее светилось какой-то тихой радостью. Она продолжала.
– Умный был конечек! Если кто – то ехал впереди него, мчался во весь опор, пока не обгонит. С моим Гнедко я во всей степи никого не боялась. Вот однажды он меня от волков спас (много их по степи в то время рыскало). Еду я из Шира в Курорт, только через иткульские горки перевалила, как вижу – сидят с двух сторон тропы. Звери отощалые, заматерелые. Шерсть на них клочьями торчит, и такой они грозной силой налиты, что мороз по коже бежит. Гнедко захрапел, зафыркал, напрягся весь и стал назад пятиться, а потом как рванул во весь опор, волки опомниться даже не успели. Страшно перепугалась я тогда. Если бы не Гнедко, пропала бы я в степи. Опасные звери-волки, да Гнедко перехитрил их. Умный был конечек.
Бабушка умолкла…
Позвякивают удила, стучат кованые копыта о камни степные. Мчится жеребец с седоком на спине. Степной полынный запах тревожит его лошадиный нюх, дурманит ароматом степное разнотравье, хмелит ему голову. Теплый летний ветерок раскачивает кудрявые локоны юной наездницы и гонит, гонит ее воспоминания потаенными тропами детства, дорогами, что выпали на ее долю.
– Гнедко-о-о! Гнедко-о-о! Слышу я и сейчас звонкий девчоночий голос моей любимой бабушки…
Попутчики
Попутчики тоже бывают разные…
Одни хорошие, добрые, ласковые.
С одними весело, с другими – грустно.
Но есть и такие, что на сердце пусто
От грубости, пошлости, грязи душевной,
От гнилости в сердце чернее скверны.
Таких хотелось бы рвать в клочки,
Хотелось бы просто выбросить вон,
Но мы должны законы блюсти,
И с ними садиться в один вагон.
Должны, порой, до конца пути
Выслушивать их словесный вздор,
И только мы должны законы блюсти.
Для них же закон – не закон
Мама…
С этим словом много в жизни связано:
Все надежды твои и мечты,
Все невзгоды и неприятности,
Все, чем делишься с нею ты.
Был ты малым ребенком когда-то.
А теперь стал совсем большим.
Но для матери, даже взрослый,
Остаешься ты маленьким, сын.
И порою, тебя провожая,
Не сомкнет она глаз до утра.
Думы тяжкие сердце терзают,
Не дают ей покоя и сна.
Вот когда ты уйдешь из дому,
Чтобы семью свою сложить,
Помни, сын, и тогда ты обязан
Ей любовь свою, радость дарить.
Я слышу от многих людей порой:
Чужая беда – не беда!
А если горе встает горой,
Как поступить тогда?
Как сделать так, чтобы понял тот,
Что он не один с бедой,
Что где-то есть такой человек,
Ее он разделит с тобой.
И пусть твердят черствяки порой:
Чужая беда – не беда!
Я верю, есть такой человек,
Я знаю, есть такой человек,
С тобой он рядом всегда
О тебе
Майский парк по-весеннему
Вновь меня встретил.
Я грущу.
Он же замер и ждет…
Чуть колышутся ветви
Березок и сосен.
Я грущу,
А ему невдомек.
Тополя, словно в зеркале,
В талой воде отражаются.
Прошлогодние листья
Шуршат под ногой.
Я грущу о тебе,
О тебе неприкаянный,
О тебе, мой единственный,
О тебе, мой родной.
Весна
Майский вечер окружен
Тополями, цветеньем черемух.
Воздух полнится соком живительным их.
Я илу по аллее, где все мне знакомо,
И мечтаю весь мир этот
Поровну всем разделить.
Пусть не мне одной будет
Легко и свободно,
Пусть весною задышит радостно грудь.
Пусть сердца наши в этом мире зеленом
В унисон застучат
И счастьем наполнятся вдруг.
Мечта
На небе кучевые роятся облака,
Согретые дыханьем теплым ветра.
Как будто парусник в открытом море
Готовится лететь в далекие края.
И, крылья распластав,
Он властно с ветром спорит,
А ветер гонит их за синие моря.
И мне вдруг захотелось на парусник взобраться
И вместе с ним и ветром
Умчаться в те края, где облака роятся,
Где ветер с морем спорит,
И где рождается заветная мечта.