Басурманская сладость

 

В деревне  ребятишек воспитывали в строгости, сладким не баловали, конфет, печенья, просто так  никто не покупал, а если и случалось, то редко-редко. А  лакомства находила ребятня, буквально, под ногами. Причём сезонные. Сначала цветки медуницы, чем не сладость: оторвёшь  синенький, фиолетовый, розовый цветочек, да и в рот обратным кончиком. Сладко! Потом ягоды смородины красной, которые никто красными и не видел, по понятной причине: все съедали ещё зелёными. Луковички саранок, пучки тоже ели, хотя и нет в них сладости, а всё равно – подножный ребячий корм. А там уж и земляника  лесная и луговая пойдёт, так уж  о городских сластях и мечтать забывали.

Всегда жила деревня небогато, никто лишнего добра не имел, деньги, если удавалось заработать, берегли, покупали только самое необходимое, то,  что самим не сделать и не раздобыть никак.

 Однажды нам с Санькой, восьмилетним приятелем моим,  соседом и одногодком, повезло. Заигрались мы на улице до вечера,  вдруг видим, идёт наш  пастух – Володя. Прозвище у Володи было говорящим само за себя – Рюмка. Вот в соответствии с ним он и шёл. Нетвёрдо на землю ступал. Сам он невысокий, лицом черный, одеждой тоже…  Идёт довольный, только песни не поёт. Поздоровались мы, а он мимо  нас прошёл, будто и не заметил.

 Зато мы с Санькой заметили: из кармана-то у него вывалились какие-то бумажки, пачечкой свёрнутые. Подобрали мы свёрток, развернули и поняли – деньги это, и деньги – огромные, по нашим меркам. Считать мы умели, а деньги особенно,  кто ж их не посчитает!  Было бы что считать!   Восемнадцать рублей – это ж  богатство невиданное.  Стали мы с Санькой думать, как им распорядиться.

  И вспомнил я, как  ходил с бабушкой в сельмаг два  дня назад, и увидел там чудо-чудное, в коробке серой картонной на прилавке стояло, само тоже серое, прожилочки светленькие,  а с краешку, где отрезано уже было, видно,  как  разделяется  чудо это на слои. Спросил я:

– Бабушка, это что такое, его едят?

– Едят, внучек, у кого деньги девать некуда! А это халва называется, сладость такая, басурманская.

-А вкусно?

-Вкусно! Вкусно!  Да только в карманах у нас пусто!..

Ну, а теперь-то у нас не пусто, а густо! Рассказал я Саньке про халву, басурманскую сладость. Побежали мы в сельмаг.  Тете Клаве, продавщице, деньги даём и говорим:

– Халвы нам.

– А бабушка-то с матерью знают, что вы с такими деньгами по деревне бегаете.

– Знают, они сами  велели халвы купить, на гостинцы, – не растерялся Санька.

– Ну, смотрите, сколько вешать?

– На сколько денег хватит!

– На всё хватит,  осталось-то с четверть коробки, забирайте прямо с ящиком. И денег ещё много останется, смотрите не потеряйте, домой несите.

Обрадовались мы, взяли  коробку с  халвой, что осталась,  потащили  за деревню, где мельница старая  раньше была, а теперь никому не нужный домишко остался. Сели мы рядом с ящиком. Попробовали, и сладость басурманская оказалась такой, такой… Ну не ели мы ничего похожего никогда.  Стали халву руками отковыривать, а она плохо ломается, тогда Санька взял щепку и  наломал сразу много, так что халва в коробке стала похожа на какие-то  скалистые развалины. Стали мы халву есть, сначала бойко дело шло, сладко, вкусно… Только что-то Санька стал жевать всё медленнее, кусочки стал поменьше выбирать. А мне и вовсе уже не лезло…

 Решили мы халву спрятать, и деньги оставшиеся тоже. Притащили сена, закрыли коробку, сверху горбыль от полена положили, чтоб надёжнее было. Сеном прикрыли, и не видно ничего. А деньги под  крыльцо положили и камешком придавили.

Отправились по домам. Бабушка как всегда, хлеба отрезала, молока налила в кружку: «Ешь, пей, внучек!» А меня от еды воротит.  «Не хочу,  – говорю, – спать пойду». Бабушка сначала разворчалась, потом встревожилась, не захворал ли родимый.  А я притворился, что сплю. И заснул. А среди ночи проснулся, чувствую плохо мне, тошнит… Встал, пошёл на двор, там меня и стошнило, да так, что  и бабушка, и дедушка  из избы ночью в исподнем выскочили… Стали спрашивать, где был, что ел, не на конский ли щавель позарился. Я молчал до последнего. Пока дед не собрался везти меня в город, в больницу. Тогда я рассказал, всё рассказал: и про Рюмку, и про деньги, и про халву с Санькой. Ругать меня не стали, видимо, из-за крайне болезненного состояния.  Поили водой с марганцовкой весь остаток ночи. А утром пошли к мельнице. Только вышли за ворота, смотрим, а там и мамка Санькина, тётка Надя,  с  бледным сыном  тоже собрались по этой же дорожке. Идём мы, а бабушка с мамкой причитают, как таких  злыдней вырастили.  «Деньги-то наши, мы их нашли!» –  ныл Санька. Я молчал, было понятно, что – не наши, а Рюмкины.

Пришли мы на место, смотрим: сено разворошено, горбыль в стороне валяется, а от  коробки только ошмётки остались, а халвы-то и вовсе как не бывало. Зато неподалёку в луже с чёрной вязкой грязью, которая отмывается с трудом и не сразу, лежала довольная свинья бабы Наташи, которая своё «свинство» выпускала весной на вольные хлеба, а загоняла осенью, отличая своё от чужого по специальной метке зелёной краской на поросячей спине. А  рядом с хрюшкой   и улика нашлась – половина дна от коробки, её свинья не осилила.

 «Хоть бы деньги остались», – подумал я. А Санька уже под крыльцом шарит. «Нашёл!» – кричит. Взяла  свёрток бабушка, посчитала. Спросила, сколько было. «Восемнадцать», – признались мы. «Пятёрку просадили!» – застонала Санькина мать. «И где теперь взять столько? Папешник твой – пьяница когда получит? А что получит,  то и пропьёт…!» – набирала обороты  тётка. «Ладно, не голоси, Надька, – сказала  бабушка. – Пошли по домам».

Дома нас ждал притихший дед,  опасавшийся  бойкой в гневе бабушки. Но она спокойно  сказала: «Тащи коробку, где заначка малому  на материю на  новые портки и рубаху к школе  спрятана».   Бабушка взяла пять рублей, добавила их в смятую пачечку  и дала мне: «Позови Саньку, ступайте к дяде Володе, деньги верните,  у нас  в роду воров отродясь не было!»

Деньги мы вернули.  А на халву мы с Санькой с тех пор и не смотрим. Сладко, липко, противно…

Белянка – беглянка

Рассказ

Лето в  сибирском краю особенное…  Травы стоят сочные, зелёные, цветы в них прячутся неброские.  А  какой покой по вечерам в воздухе разлит!  Довелось  мне побывать в родном краю. Остановил машину на обочине дороги, огляделся: «Лес да поле…». Деревня недалеко, мальчонка светлоголовый  коровку  домой гонит, отбилась от стада, бегучая, видать. И вспомнилось своё…

В деревне нашей  корове – особый почёт!  «Фабрика это, а не корова!» – местные так говорят. Кормит, поит, одевает, обувает, зимой греет, летом огород удобряет. Самая главная в крестьянском хозяйстве – царица рогатая! У всех по-разному величают, у кого Зорькой, у кого Ночкой, а у нас Белянка была.

У меня с коровой были отношения всегда особые, малой был, верхом ездить пытался, да не тут-то было: летел кувырком с  высокой спины, больно было,  а хныкать нельзя, увидят, засмеют… Однажды на рога меня подняла, осторожненько,  под телогреечку обтёрханную  роги свои кривые засунула да и подцепила, а потом над землёй подняла  и головой помотала. А после на место поставила. Зауважал я Белянку, с глупостями к ней больше не приставал:  прутиком в морду не тыкал, в уши мохнатые не лез, в  нос не дул.

А молоко-то Белянка давала сполна, всю семью кормила. Знатный завтрак деревенский: «литрушка»  молока и хлеба краюшка. А как ребятишкам без молока расти?  Откуда силы брать? Деревенские ребята не то, что городские. Им от работы бегать нельзя,  да и куда побежишь? Вся живность есть-пить хочет, в стадо отведи, вечером встреть, стайку прибери.  Это ещё что? А сенокосная пора! Такая работа идёт, и стар и млад – все на покосе. А еда – молоко да хлеб, яички да сало, с зимы припасённое. Может, и огурчик с огорода …

Хороша была Белянка, только можно было бы её ещё и по-другому назвать –  Беглянка. Рогами владела так, как иной человек руками не сможет. Своенравная наша корова могла любой  запор отпереть,  с любой задвижкой справлялась. Сколько раз в огород заходила, запросто так крючочек  из петельки вынет, головой  калитку туда-сюда подвигает – вот и в огороде! А тут уж есть  где разгуляться.  Хочешь – капуста, хочешь –  горох, ботва всякая,  много чего  можно отыскать. А поздней осенью, когда уж и нет ничего, можно и тряпки какие-нибудь старые найти, хозяйкой забытые, да и жевать их в своё, коровье, удовольствие.

А  пожевать, особенно то, что плохо положено или упало где, Белянке было в особенную радость. Однажды привезли на конюшню корм, лузгой назывался,  да и  просыпали  немного у самых ворот. А  коровушка наша как раз свой талант показала в очередной раз, дверцу в воротах открыла,  «в самоволку» по  деревне пошла. Тут-то ей и повезло, лузгу нашла, стала с земли подбирать, а ноябрь уже был. Хватились коровы, послали меня на поиски. Нашёл-то я беглянку быстро. Да только загнать домой было её никак нельзя. Как только я приближался к нашей кормилице, так она бежала прочь до самого пруда. Я за ней. А она обратно. И пока я поспевал, она до места добегала и  продолжала  жевать найденное богатство. Я сначала крепился, а потом уж и слёз сдержать не мог. Так и бегали мы с ней, пока просыпанный корм не кончился. Только после этого довольная Белянка под конвоем соизволила вернуться домой. Никого не боялась! У матери ведро с пойлом отбирала, мордой своей тыкалась, пока не выпьет всё или по двору не разольёт. Только отца уважала, хотя он к ней особого отношения и не имел: не мыл, не доил, в стадо не гонял. Однако от одного взгляда отцовского делалась как шёлковая.  Вот такая коровушка  у нас была – как сейчас бы сказали,  « с характером».

А мальчонке тому, что корову домой гнал, я позавидовал по-хорошему Много лет прошло с тех пор, нет давно нашей Белянки-беглянки, да и никакой другой коровы нет, в городе живём…  

Закрыть меню