ГОРНИЛО
Дороги есть разные к вере:
Кто – скверен, кто – помыслом чист…
Однажды, церковные двери
Открыл комиссар-морфинист,
А с ним оголтело-слепою,
И с матерной бранью в устах,
Ввалилась толпа, с перепою
Неся запустенье и страх.
Приспела эпоха разгула,
Вознёсся топор палача,
И встали полки Вельзевула,
Под судный кумач Ильича.
Забилось в истерике время,
Срывая кресты с куполов.
Покрылось испариной темя
Горячих чекистских голов.
В горнилах двадцатого века
Сгорела Россия дотла.
Идеей распяв Человека
На звёздах Империи Зла.
ЧИТАЯ БРОДСКОГО
Мне в этой комнате - не грустно,
Хотя звучит сонет неброский.
Витает голосом безустно
Среди шкафов Иосиф Бродский.
Молчат тамбуры и литавры,
В саду среди цветущих вишен,
И вянут призрачные лавры,
Когда поэта голос слышен.
Судьбой означенные кромки
И жизнью взвешенные меры
Превозмогает голос ломкий,
И рифмы выстраданной веры…
Пусть на его могиле дальней,
Рукою нежною, неброско,
Падёт России беспечальной
Грустинки маленькая горстка.
ДЕРЕВЕНСКАЯ ЭЛЕГИЯ
«…Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?»
«Размышление у парадного подъезда».
Н. А. Некрасов.
Помолясь деревенскому Богу,
Размечталась крестьянская Русь,
Но всё так же глядит на дорогу
Голубая оконная грусть.
Умываясь слезами и потом,
Проклиная лихие века,
Прикрывает дощатым заплотом
Избяные худые бока.
Еле слышной походкою слабой,
Мнёт пустые ржаные поля,
С вековою некрасовской бабой
Деревенскую долю деля.
Я – тех мамкиных слов не забуду:
«Сколько Бога, сынок, не проси,
Никогда деревенскому люду
Хорошо не жилось на Руси!»
МОРСКАЯ СУДЬБА
Зловредная судьба сравняла шансы,
Фонарный свет облизывает бак*.
Улёгся шторм. Усталые голландцы
Смолят пахучий греческий табак.
Прошедший день поругивая бурно,
Выискивают истину в вине
И бледный лик далёкого Сатурна
Колышется на призрачной волне.
То радостно, то холодно-угрюмо,
С обветренным морщинистым лицом,
Бывалый кок осматривает трюмы,
Набитые серебряным тунцом.
Вот близок дым прибрежного тумана,
Каких немало было на веку.
Мозолистые руки капитана
Неторопливо тянутся к гудку.
Плывёт корабль просоленный, прожжённый,
Осиливший жестокий ураган,
И машут им заждавшиеся жёны,
В душе кляня далёкий океан.
* * *
То же широкое поле,
Неба лазоревый цвет,
Ветры гуляют по воле,
Только Есенина нет.
Где-то раскаты далёко
Гонят дождливую грусть,
Спит за ночной поволокой
Осиротевшая Русь.
К дьяволу вздохи и ахи!
К чёрту душевный покой!
Выйду я в белой рубахе
В житное поле с косой.
Выйду и с бешенной звенью
Буду колосья срезать, -
И моему поколенью
Есть что народу сказать.
Пусть звездолётами колют
Жидкое небо в дуршлаг, -
Славлю я чистое поле,
Ельник, погост и овраг.
Славлю от века до ныне
Тихие всплески весла,
Край, где в дурманной полыни
Мать меня в мир принесла.
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
Вот опять, как прежде,
В граде достославном,
В траурной одежде
Плачет Ярославна.
Захлебнулась воем,
Следом бабы в плач…
Рать шагает строем,
Впереди трубач.
Барабаны браво
Отмеряют шаг:
Прямо! Левой! Правой! –
Пусть трепещет враг!
Но в пыли штандарты,
Погнуты щиты,
Устарели карты,
Сожжены мосты…
Это не парады –
Грянула война.
Тут не до награды –
Позади страна.
Эх, дождались часа,
Захлебнулся марш!
Пушечное мясо
Превратилось в фарш.
Продалось боярство
За супец и грош,
Половину царства
Отдали под нож.
Вместо белой рощи
Высятся кресты.
Жить в неволе тоще, -
Цепи да кнуты…
И опять, как прежде,
В граде достославном,
Помолясь надежде,
Плачет Ярославна.
ЭКСПРОМТ
Голова полна стихами,
Яркой смесью рифм и слов…
Что же завтра будет с нами
Без молитвы и стихов?
Не пойдёт пастух за стадом,
Не нажмёт шофёр на газ,
Даже девушки как надо
Не полюбят больше нас.
Перестанут дети в зыбке
Ночью сладко засыпать,
Если мамы без улыбки
Будут песни напевать.
Станет сиро и убого,
Одиноко и темно.
В голове не будет Бога,
В мыслях – пьянство и вино.
Загрохочут снова пушки,
Разухабится народ…
Нет, ребята, лучше Пушкин
В наших душах пусть живёт!
Наша жизнь не однобока,
Много в ней хороших слов:
Мы не выживем без Блока,
Без есенинских стихов.
Сквозь молитвы и поэмы
Слово русское неси,
И вовек не будут немы
Наши внуки на Руси!
* * *
Не единожды в жизни терпел я фиаско,
Не единожды спорил с судьбой.
Человечья душа, будто в тюбике краска,
Надави – брызнет цвет голубой.
Хочешь – небо рисуй, хочешь – горные реки,
Петербургскую ночь или снег северов…
Утверждать не берусь, хоть уверен навеки:
Цвет души – есть основа основ.
Если б мне суждено было стать Пиросмани,
Рисовал бы я цветом одним:
Голубой теплоход в голубом океане
Под небесным шатром голубым.
Голубые коты, бирюзово-усаты,
Васильковые платья невест.
В голубых парусах голубые пассаты,
На Голгофе лазоревый крест…
Пилигримов бродячих сапфирные маски,
В день морозный дымок над трубой…
Человечья душа, будто в тюбике краска,
Надави – брызнет цвет голубой.
ВАРЯГИ
Минуя долы,
Леса, овраги,
Босы и голы
Плелись варяги.
В исканье веры,
Палимы солнцем,
Скитаний меру
Испив до донца.
Рубцами с кровью
Покрылись ноги -
К белоцерковью
Трудны дороги.
Всё хуже, хуже
Чужие тропы,
Всё уже, уже
Стези Европы…
Но, как-то, в синий
Прохладный вечер
Волхвы-миссии
Им шли навстречу.
И, глядя строго,
Волхвы сказали:
«Не та дорога!
Не там искали!
Путь к вере новой
Идет сквозь муки,
Венец терновый
И гвозди в руки.
Необозримы
Мирские дали…
Идите к Риму,
Чтоб вас распяли!»
Варяги хмуро
Переглянулись,
Больны, понуры
Домой вернулись…
В Мордве и Чуди,
В трущобах Мстеры,
Страдают люди,
Не зная веры.
Живут убого
И шлют проклятье
Тому, кто Бога
Познал в распятье.
Дороги есть разные к вере:
Кто – скверен, кто – помыслом чист…
Однажды, церковные двери
Открыл комиссар-морфинист,
А с ним оголтело-слепою,
И с матерной бранью в устах,
Ввалилась толпа, с перепою
Неся запустенье и страх.
Приспела эпоха разгула,
Вознёсся топор палача,
И встали полки Вельзевула,
Под судный кумач Ильича.
Забилось в истерике время,
Срывая кресты с куполов.
Покрылось испариной темя
Горячих чекистских голов.
В горнилах двадцатого века
Сгорела Россия дотла.
Идеей распяв Человека
На звёздах Империи Зла.
ЧИТАЯ БРОДСКОГО
Мне в этой комнате - не грустно,
Хотя звучит сонет неброский.
Витает голосом безустно
Среди шкафов Иосиф Бродский.
Молчат тамбуры и литавры,
В саду среди цветущих вишен,
И вянут призрачные лавры,
Когда поэта голос слышен.
Судьбой означенные кромки
И жизнью взвешенные меры
Превозмогает голос ломкий,
И рифмы выстраданной веры…
Пусть на его могиле дальней,
Рукою нежною, неброско,
Падёт России беспечальной
Грустинки маленькая горстка.
ДЕРЕВЕНСКАЯ ЭЛЕГИЯ
«…Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?»
«Размышление у парадного подъезда».
Н. А. Некрасов.
Помолясь деревенскому Богу,
Размечталась крестьянская Русь,
Но всё так же глядит на дорогу
Голубая оконная грусть.
Умываясь слезами и потом,
Проклиная лихие века,
Прикрывает дощатым заплотом
Избяные худые бока.
Еле слышной походкою слабой,
Мнёт пустые ржаные поля,
С вековою некрасовской бабой
Деревенскую долю деля.
Я – тех мамкиных слов не забуду:
«Сколько Бога, сынок, не проси,
Никогда деревенскому люду
Хорошо не жилось на Руси!»
МОРСКАЯ СУДЬБА
Зловредная судьба сравняла шансы,
Фонарный свет облизывает бак*.
Улёгся шторм. Усталые голландцы
Смолят пахучий греческий табак.
Прошедший день поругивая бурно,
Выискивают истину в вине
И бледный лик далёкого Сатурна
Колышется на призрачной волне.
То радостно, то холодно-угрюмо,
С обветренным морщинистым лицом,
Бывалый кок осматривает трюмы,
Набитые серебряным тунцом.
Вот близок дым прибрежного тумана,
Каких немало было на веку.
Мозолистые руки капитана
Неторопливо тянутся к гудку.
Плывёт корабль просоленный, прожжённый,
Осиливший жестокий ураган,
И машут им заждавшиеся жёны,
В душе кляня далёкий океан.
* * *
То же широкое поле,
Неба лазоревый цвет,
Ветры гуляют по воле,
Только Есенина нет.
Где-то раскаты далёко
Гонят дождливую грусть,
Спит за ночной поволокой
Осиротевшая Русь.
К дьяволу вздохи и ахи!
К чёрту душевный покой!
Выйду я в белой рубахе
В житное поле с косой.
Выйду и с бешенной звенью
Буду колосья срезать, -
И моему поколенью
Есть что народу сказать.
Пусть звездолётами колют
Жидкое небо в дуршлаг, -
Славлю я чистое поле,
Ельник, погост и овраг.
Славлю от века до ныне
Тихие всплески весла,
Край, где в дурманной полыни
Мать меня в мир принесла.
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ
Вот опять, как прежде,
В граде достославном,
В траурной одежде
Плачет Ярославна.
Захлебнулась воем,
Следом бабы в плач…
Рать шагает строем,
Впереди трубач.
Барабаны браво
Отмеряют шаг:
Прямо! Левой! Правой! –
Пусть трепещет враг!
Но в пыли штандарты,
Погнуты щиты,
Устарели карты,
Сожжены мосты…
Это не парады –
Грянула война.
Тут не до награды –
Позади страна.
Эх, дождались часа,
Захлебнулся марш!
Пушечное мясо
Превратилось в фарш.
Продалось боярство
За супец и грош,
Половину царства
Отдали под нож.
Вместо белой рощи
Высятся кресты.
Жить в неволе тоще, -
Цепи да кнуты…
И опять, как прежде,
В граде достославном,
Помолясь надежде,
Плачет Ярославна.
ЭКСПРОМТ
Голова полна стихами,
Яркой смесью рифм и слов…
Что же завтра будет с нами
Без молитвы и стихов?
Не пойдёт пастух за стадом,
Не нажмёт шофёр на газ,
Даже девушки как надо
Не полюбят больше нас.
Перестанут дети в зыбке
Ночью сладко засыпать,
Если мамы без улыбки
Будут песни напевать.
Станет сиро и убого,
Одиноко и темно.
В голове не будет Бога,
В мыслях – пьянство и вино.
Загрохочут снова пушки,
Разухабится народ…
Нет, ребята, лучше Пушкин
В наших душах пусть живёт!
Наша жизнь не однобока,
Много в ней хороших слов:
Мы не выживем без Блока,
Без есенинских стихов.
Сквозь молитвы и поэмы
Слово русское неси,
И вовек не будут немы
Наши внуки на Руси!
* * *
Не единожды в жизни терпел я фиаско,
Не единожды спорил с судьбой.
Человечья душа, будто в тюбике краска,
Надави – брызнет цвет голубой.
Хочешь – небо рисуй, хочешь – горные реки,
Петербургскую ночь или снег северов…
Утверждать не берусь, хоть уверен навеки:
Цвет души – есть основа основ.
Если б мне суждено было стать Пиросмани,
Рисовал бы я цветом одним:
Голубой теплоход в голубом океане
Под небесным шатром голубым.
Голубые коты, бирюзово-усаты,
Васильковые платья невест.
В голубых парусах голубые пассаты,
На Голгофе лазоревый крест…
Пилигримов бродячих сапфирные маски,
В день морозный дымок над трубой…
Человечья душа, будто в тюбике краска,
Надави – брызнет цвет голубой.
ВАРЯГИ
Минуя долы,
Леса, овраги,
Босы и голы
Плелись варяги.
В исканье веры,
Палимы солнцем,
Скитаний меру
Испив до донца.
Рубцами с кровью
Покрылись ноги -
К белоцерковью
Трудны дороги.
Всё хуже, хуже
Чужие тропы,
Всё уже, уже
Стези Европы…
Но, как-то, в синий
Прохладный вечер
Волхвы-миссии
Им шли навстречу.
И, глядя строго,
Волхвы сказали:
«Не та дорога!
Не там искали!
Путь к вере новой
Идет сквозь муки,
Венец терновый
И гвозди в руки.
Необозримы
Мирские дали…
Идите к Риму,
Чтоб вас распяли!»
Варяги хмуро
Переглянулись,
Больны, понуры
Домой вернулись…
В Мордве и Чуди,
В трущобах Мстеры,
Страдают люди,
Не зная веры.
Живут убого
И шлют проклятье
Тому, кто Бога
Познал в распятье.